Вечерело, а Глеб все кружил по пустошам, будто какие-то силы куражились нам ним, отводя от деревень и поселков и направляя в самые безлюдные места. Наконец ветер утих, дождь кончился, но теперь Глебу было все равно. Одежда промокла до нитки и больше не хранила тепла. Плащ пудовым грузом давил на плечи, и длинные полы путались в ногах. Силы путника были на исходе. Глеб с трудом переставлял ноги, борясь с грязью, которая засасывала, как болото. И все же он упрямо шел: в движении оставалась надежда, но с каждым шагом она истончалась и таяла.

И тут Глеб услышал какое-то неясное треньканье. Он прислушался, и сердце у него радостно затрепетало. Это был перезвон колокольчика. Он приближался, и к нему добавилось конское фырканье и скрип колес. Усталый путник поспешил на звук. Мимо него метрах в ста проехала телега.

— Стойте! — крикнул Глеб, но крик получился жалким и едва слышным.

Юноша с ужасом понял, что его не заметили. Телега удалялась. Единственная возможность спастись ускользала. Глеб был на грани отчаяния, когда провидение сжалилось над ним. Как часто бывает в жизни: удача для одного оборачивается напастью для другого. Телегу тряхнуло, повело в сторону, и она запрокинулась набок, угодив в яму, заполненную жидкой грязью.

— Эх чтоб тебя! — ругнулся возница. — А все ты виноват, Прошка, лихоманка тебя бери! Какого рожна потащились на ночь глядя? Дорогу, вишь, как развезло.

— Так ведь видение мне было, — оправдывался мальчишеский голос.

— Видение, — передразнил его возница. — Толку от твово видения, как с блохи шерсти. Хворостиной тебя мало охаживал пониже спины, вот и все видение. И я, дурень старый, тебя послушался. Не иначе как нечистый попутал. Эвон телегу как скорежило. Давай, выправляй.

Путников было двое: пожилой, но довольно крепкий мужик и мальчонка подросток. Пока они возились с телегой, Глеб поспешил к ним.

«Только бы успеть, пока они не уехали», — как заклинание, повторял он. Люди по-прежнему не замечали его, занятые работой.

Колесо основательно завязло. По колено в грязи они пытались высвободить его, но тщетно. Работники вспотели от натуги и сделали передых. Прошка расправил спину, чтобы размять мышцы, и вдруг увидел приближающуюся к ним одинокую фигуру. В падающем от изнеможения, покрытом с ног до головы грязью путнике было трудно признать сиятельного принца.

— Дед, глянь-ка, кто-то идет, — прошептал Прошка, указывая в сторону Глеба.

— Свят-свят, только бы не нежить какая, — перекрестился старик.

— Не, кажись, человек, — покачал головой парнишка.

— Нежить она тоже иной раз с виду на человека похожа, — возразил возница.

Он осенил Глеба крестным знамением, чтобы убедиться, что он не оборотень, но, видимо, решив, что этого недостаточно, скомандовал:

— Стой! Прежде перекрестись, а потом уж подходи к честным людям.

Глеб покорно перекрестился, про себя подумав, хорошо же он должен выглядеть, если его принимают за призрака.

— Я ж говорил, что человек, — сказал Прошка деду.

— А кой леший его знает. С виду, как есть, анчутка, — возразил дед и крикнул:

— Отвечай честь по чести! Как здесь оказался? Кто такой будешь? Уж не разбоем ли промышляешь?

— Я заблудился. Помогите, — проговорил Глеб.

— Деда, чего ты человека стращаешь? Видишь, он без сил, — урезонил старика Прошка.

— Молод еще меня учить. Я тут разбойников всякошных понавидался, — сказал старик, но все же смягчился.

— Ладно. Подь сюды. Поможешь телегу вызволить, мы тебя с собой возьмем.

Помощи от Глеба было немного. Он так устал, что едва передвигал ноги, но все же с усердием принялся вместе с Прошкой таскать булыжники и подкладывать их под застрявшее колесо.

— Кудыть ты его кладешь, лихоманка тебя дери. Не сбоку надо класть, а прямехонько под обод. Ей-ей косорукий. Неужто никогда телегу не вытаскивал!? — покрикивал дед на нового помощника.

Наконец возница решил, что пора попробовать подтолкнуть телегу сзади. Они втроем навалились, лошаденка напряглась, и телегу вынесло из ямы, обдав всех с ног до головы грязью.

— Ух, кажись, управились, — сказал старик, отирая пот со лба. Они уселись на телегу, и лошадь покорно потрусила по дороге.

— Куда мы едем? — поинтересовался Глеб.

— В деревню, куда ж еще? Так и быть, приютим тебя до утра. Только учти, ежели замечу, что ты чего-нибудь стибрить норовишь, розгами попотчую так, что не обрадуешься, — строго предупредил старик.

— Мне надо домой. Там будут волноваться. Отвезите меня, я заплачу, — попросил Глеб.

— Эвон, он еще командывает. Разбежалися мы кажного бродягу по домам развозить, — недовольно пробурчал дед и, зыркнув на Прошку, добавил: — Сегодня уже наездились, благодаря некоторым. Хватит. Пора и на печи посидеть, кости погреть. Скажи спасибо, что тебя в свою избу пускаем, как порядочного. Пообсохнешь, обогреешься, а завтра — иди на все четыре стороны.

Глеб понял, что настаивать бесполезно. К тому же одежду и впрямь следовало просушить, чтобы не схватить воспаление легких.

Доехав до дому, Прошка принес из поленницы дров и, пока дед растапливал печку, полез в подпол за снедью. Глебу дали сухую холщовую рубашку, латанную, но чистую.

Печка разгорелась, и от нее пошло приятное тепло. Дед с прищуром поглядывал на развешенную для просушки одежду гостя и, как только Прошка вернулся из погреба, скомандовал:

— А ну-кась, Прохор, запри дверцу, чтоб этот супостат не выскочил. Щас он перед нами ответ держать будет. Где это ты, разбойник, стащил такую дорогую одежу? — обратился он к Глебу.

— Это моя одежда, — сказал Глеб.

— Ты кому-нибудь голову морочь. А мы понятие имеем. Сукно-то тонкое, дорогого стоит. Коли у тебя есть деньжонки эдак расфрантиться, знамо дело, пешедралом грязь месить не пойдешь, — хитро прищурился дед, довольный своей сметливостью.

— У меня был конь, но он ускакал. Если вы отвезете меня домой, я вас отблагодарю. Родители наверняка очень волнуются.

— Значит, у тебя мамка с тятькой из знатных будут? — с сомнением переспросил дед, но тут Прошка широко раскрыл глаза от удивления и пролепетал:

— Дед, то ж государев сын.

— Опять видение, что ли? Рогатина тебе в бок! Чего государеву сыну в такую непогодь шататься? — проворчал старик.

— Ей-ей, не вру, — перекрестился мальчуган и обратился к Глебу: — Вас ведь Глебом величают?

— Да, — кивнул тот.

— Во! Я ж говорил! А я вас видал. Мы с дедом на праздники в стольный град ездили, а вы с батюшкой по улице проезжали. Я тогда в самый первый ряд пронырнул, чтоб получше разглядеть, — похвалился Прошка.

Глеб невольно улыбнулся наивной радости паренька.

— Батюшки-светы. Неужто правда? — обмер дед и засуетился: — Как же так-то? А я, старый дурень, вашу милость заставлял телегу толкать да еще и разбойником обругал. Простите старого, это по недоумению да сослепу.

Старик бухнулся на колени, но Глеб поднял его.

— Вам не за что просить прощения. Вы меня спасли. Если бы не вы, не знаю, как пережил бы ночь. А теперь я очень прошу, отвезите меня во дворец.

— Дороги больно развезло. Несподручно ехать на ночь глядя. Да и лошадь устала, — покачал головой старик.

— Может быть, можно у кого-нибудь купить коня? Когда приедем во дворец, я заплачу, — сказал Глеб.

Дед подумал и махнул рукой:

— Была не была! Прошка, сгоняй, попроси у соседей лошака. Чай, не кажный день принцев по дворцам развозим!